— Готова? — спросил он.

— У тебя ремень безопасности заклинил, — проворчала я, дергая черную ленту.

— Ну куда ты так тянешь?

— Да я уж по-всякому…

Пашка перегнулся через меня и с легкостью вытянул ремень безопасности. Все же повозился с застежкой. Его темноволосая шевелюра маячила перед моими глазами. В эту минуту все в Паше умиляло… Его парфюм, близкое присутствие, взъерошенные волосы, длинные изящные пальцы, которыми он держал застежку ремня… Захотелось прикоснуться к нему… Когда Паша справился с защелкой, я обхватила его лицо ладонями и чмокнула в лоб.

— Ты чего? — с удивлением в зеленых глазах посмотрел на меня Паша.

Взять бы да и ответить: «Люблю я тебя, дурак, до мурашек. Не сдержалась».

— Спасибо, что помог пристегнуться! — сказала я.

— Не за что… — ответил Пашка, заводя машину. — Какая ты вдруг стала… гм, вежливая.

— Я всегда такой была! — проговорила я, на удивление ничуть не смутившись.

— Поехали!

Пашка включил музыку. Машина плавно тронулась. Первый час нашего пути друг молчал, время от времени с любопытством поглядывая на меня и странно улыбаясь.

— Ну что? — не выдержала я. Первой нарушила затянувшееся молчание.

— Ты как-то изменилась, — сказал Пашка.

Я пожала плечами.

— Не понимаю, о чем ты… Все, как обычно!

— Что у тебя за синяк на коленке?

Он разглядывает мои ноги?

— Об стол ударилась… — нехотя сообщила я. На самом деле, зацепилась об забор, когда собиралась драпать за Матвеем. Я, кстати, так еще и не решила, стоит ли рассказывать обо всем, что узнала о Шацкой, Пашке… Пока лучше перевести тему. — А Изабеллу сзади не укачает?

— Вином из одуванчиков? — усмехнулся Пашка.

— Я ей клубнику давала, — зевнула в ответ я. — Во сколько мы приедем домой?

— Часа в два ночи… Родители откроют?

— Под заборам если что подремлю, — ответила я.

Пашка рассмеялся и потрепал меня по волосам.

Вскоре я самым наглым образом уснула. Утомил однообразный пейзаж за окном и бьющее в лобовое стекло солнце, от которого постоянно приходилось щуриться…

Это странно, но мне приснился Матвей. Будто я была на его концерте. Стояла в первом ряду и размахивала руками, чтобы он меня заметил. Патлатый пел какую-то красивую песню своим бархатистым голосом… А затем, под рев девчонок, стянул с себя майку и, подойдя к краю сцены, присел на корточки рядом со мной.

— Ты меня помнишь? — спросила я, пытаясь перекричать музыку.

— Подписать майку? — вместо ответа невозмутимо поинтересовался Матвей.

— Да-а-а! — словно сумасшедшая фанатка заверещала я.

— Как тебя зовут?

— Меня зовут По-ли-на! — сердито рявкнула я. — Три раза тебе говорила!

Матвей подписал майку черным маркером и протянул ее мне.

— Если ты от Ульяны, — снова начал он, — скажи, что я передумал. Не могу так ею рисковать…

— А что с Ульяной? — спросила я. И почему-то во сне мне стало так страшно за Ушацкую… Даже сердце бешено заколотилось.

— Как? Ты не знаешь? — удивился Матвей. А затем наклонился ко мне и, обдав горячим дыханием, проговорил: — Дело в том, что я и Ульяна… В общем, мы…

Проснулась от резкого толчка. По телу пробежали мурашки. На улице уже было темно.

— Что стоим? — спросила я, потянувшись. — Остановка по требованию?

— Да с машиной что-то, — неуверенно проговорил Паша.

— Так и знала! — завопила я. — Ты же говорил, что она исправна?

— Ну была исправна… — лицо у Долгих сделалось озадаченным.

— Мы застряли в глуши? В лесу? — паниковала я.

— Ага, среди злых волков и дорожных разбойников, — подсказал Пашка. — Не волнуйся, придет Трубадур и нас спасет!

Пашка, положив руки на руль, негромко и фальшиво запел:

— Куда ты, тропинка, меня привела? Без милой принцессы мне жизнь не мила…

— Это не смешно! — ворчала я. После странного волнующего сна мне было не по себе.

— Не паникуй, мы встали как раз у станции технического обслуживания! — приободрил меня Долгих. — Ну? Кто счастливчик?

— Тот, у кого никогда не ломается машина в самый неподходящий момент? — выдвинула я версию.

— Ковалева, ну ты и язва! — покачал головой Пашка. — Выходи! Тут еще забегаловка какая-то есть, перекусим!

— Чебуреком из кошки?

— Из мышки.

Я достала с заднего сиденья переноску с Изабеллой и, бережно обхватив ее двумя руками, поплелась вслед за Пашей. На улице было темно и прохладно. Я задрала голову и посмотрела на звездное небо. В городе столько позолоченных светлячков и не сосчитать. Здесь звезды яркие и низкие… Мерцают, как новогодняя гирлянда. Кажется, только встань на носочки, протяни руку… И вот же они!

— Сколько времени? — догнала я Долгих. Оставив машину на станции, мы направлялись к небольшому придорожному кафе с неоновой мигающей вывеской «Еда и Ночлег. 24 часа». Миновали несколько припаркованных фур.

— Первый час ночи…

— Обалдеть! Во сколько же мы приедем домой?

— Сказали, что ремонт много времени не займет, — виновато проговорил Паша.

— Мама потеряет! Тут еще сеть не ловит…

Мы зашли в кафе, в котором в этот час никого не было. На входе звякнул колокольчик. Спустя минуту к прилавку подошел заспанный парень. Он разогрел нам два гамбургера и продал две газировки в жестяных банках. Мы с Пашей сели за столик у окна. Накинулись на еду, словно не ели несколько суток.

— Прямо из книги о вкусной и здоровой пище, — смеясь, проговорила я.

— Сто лет не ел бургеры, — ответил Пашка с полным ртом.

— Шацкая бы этого не одобрила, — подмигнула я. Затем показала большой палец и опустила его вниз. — Отстой, Павлуша!

— Да уж, — улыбнулся Долгих. — В последний раз, когда мы с Улей встречались…

— Грызли сельдерей?

— Нет. В одном очень даже симпатичном кафе ели вегетарианскую «селедку» под шубой…

— Селедку? — удивилась я.

— Только вместо рыбы там была морская капуста, — уточнил Пашка.

— Бе! — засмеялась я. — Ты жевал водоросли?

Пашка молча потянулся за газировкой. Протянул вторую мне.

— Сладкие напитки из холодильника… В жестяных банках, — проговорила я, прислонив к щеке ледяную газировку. — Как на пляже… Скоро будем дома!

— На счет «три»? — спросил Пашка, готовясь дернуть колечко на банке.

— Раз…

— Два! Три!

Пш-ш-ш… зашипел газированный напиток. Мы чокнулись.

— Чин-чин! — проговорила я. — За предстоящие каникулы дома! Помнишь, как после школьного выпускного мы все пошли ночью на море, а потом я утащила твою одежду?

— После этого я тебе особо не доверяю, Ковалева, — доверительно сообщил Пашка.

— Да ладно! — захохотала я. — Ведь тебя же кто-то из наших сфотографировал. Когда ты из воды долго не вылезал. У тебя там глаза от вспышки горят, как у енота!

Пашка, склонив голову, негромко рассмеялся. Я жевала бургеры и время от времени посматривала на Долгих. Свет от голубой неоновой вывески падал на лицо друга, оставляя на щеках тень от длинных ресниц. Я, снова невольно залюбовавшись Пашей, поспешно отвела взгляд.

Долгих, сидя напротив, тоже молча с улыбкой наблюдал за тем, как я ем…

— Ты смешно жуешь, — сказал наконец друг. — Щечки, как у Спанч Боба!

— Да иди ты! — смертельно оскорбилась я.

Когда мы выходили из придорожного кафе, я придержала дверь, пропуская Долгих вместе с моей переноской. Поравнявшись, Пашка внезапно поцеловал меня в висок.

— Ты чего? — удивилась я точно так же, как несколько часов назад сам удивился Паша…

Долгих несколько секунд молчал, глядя мне в глаза, а затем сказал:

— Спасибо, что придержала дверь…

— Не за что, — негромко проговорила я. И сверчки затрещали громче, и звезды замигали ярче, и голова закружилась отчаяннее…

…К родному городу мы подъезжали рано утром. Встречал нас уже знакомый морковный рассвет. Не доезжая до развилки, Пашка остановился на обочине узкой извилистой дороги.

— Опять сломалась? — ужаснулась я.

Долгих отрицательно покачал головой и первым вышел из машины. Я поспешно вылезла следом. Отсюда, из-за растрескавшихся скал, которые упирались в оранжевое небо, виднелось неспокойное утреннее море. Мое море. Я будто слышала шум далеких свинцовых волн… Мы с Пашей восхищенно переглянулись. Разговаривать в такой момент не хотелось.